Евхаристия и Церковь в видении отца Николая Афанасьева

До некоторой степени о. Николай был человеком идеи или, лучше сказать, человеком видения. Именно это видение он описывал, именно с ним знакомил других в ходе дискуссий, которые порой казались сухими и “техническими”. Однако внимательному читателю всегда удавалось распознать скрытый за этой видимостью огонь воистину всепоглощающей любви к Церкви. Ибо в центре этого видения стояла Церковь, и о. Николай Афанасьев, когда его послание будет понято, останется в глазах грядущих поколений истинным обновителем экклезиологии[1].


Воспоминания и статьи, посвященные памяти человека, могут открыть что-то новое, а могут и заменить известное. Недавнее издание избранных дневников о. Александра Шмемана подтверждает эту истину[2]. Однако вышеприведенная цитата взята из типичного краткого некролога, каковые о. А. Шмеману привычно было писать, и она разносторонне характеризует не только личность о. Н. Афанасьева, но и его вклад в науку[3]. Показательно, что другой набросок портрета Афанасьева, данный зачастую в жестких, но, как правило, точных мемуарах о. Василия Зеньковского, подтверждает мнение Шмемана и вместе с тем прибавляет к нему нечто, относящееся к Афанасьеву как человеку (может быть, затрудняя при этом понимание его образа). Зеньковский несколько раз отмечает скрытые особенности личности Афанасьева, присущую ему застенчивость, и, в то же время, останавливается на силе, с которой тот высказывал свои убеждения.


Если есть здесь что-то загадочное, то оно заключается не столько в о. Николае как личности, сколько в истории его работы в области экклезиологии. Чуть ли не с самого начала своей академической карьеры он интересовался отношением канонов к современной структуре и жизни Церкви. В Белграде он учился у историка А. П. Доброклонского и перенес в свои труды строгий метод историографических изысканий наставника. В Белграде же он был сначала учеником, а затем коллегой философа и психолога о. Василия Зеньковского и одновременно участвовал в деятельности братства св. Серафима вместе с о. Киприаном (Керном) и епископом Кассианом (Безобразовым), которые позднее также стали его коллегами.


Декан Свято-Сергиевского богословского института в Париже о. Сергий Булгаков, оказавший на о. Николая сильное влияние, пригласил его к себе в институт преподавать каноническое право. От Булгакова Афанасьев воспринял осознание центрального места Евхаристии в жизни Церкви, а также решительное возвращение к источникам понимания того, что, есть Церковь и каково ее отношение к миру. Позднее такое же влияние на себе о. Сергия Булгакова признал и оценил крупный богослов и литургист о. Александр Шмеман – также ученик о. Сергия и вместе с тем младший коллега о. Николая, которому многим обязан.


В 1930-1940 гг. о. Николай Афанасьев преподавал в Свято-Сергиевском институте. Вместе с большинством его сотрудников он защищал о. Сергия Булгакова от обвинений в ереси со стороны членов Карловацкого Синода (впоследствии Русской Православной Церкви Заграницей), патриарха Московского Сергия и Владимира Лосского, впоследствии выдающегося богослова. 8 января 1940 года митрополит Евлогий в присутствии о. Сергия Булгакова и о. Киприана (Керна) рукоположил Афанасьева в сан пресвитера. С 1941 по 1947 год, во время Второй мировой войны и позже он служил настоятелем в православном приходе в Тунисе в подчинении у архиепископа Ниццы Владимира. Супруга о. Николая отмечает в своих воспоминаниях его преданность Православию, любовь к служению литургии, усилия, направленные на продвижение работы над книгой “Церковь Духа Святого”, и даже не упоминает о досуге. Он заботился обо всех членах русской общины, среди которых были православные и католики, мусульмане, неверующие. После возвращения в Свято-Сергиевский институт он завершил первых вариант “Церкви Духа Святого” и в 1948 году защитил его в качестве докторской диссертации. Как пишет Мариамна Афанасьева, последние два десятилетия его жизни были посвящены преподавательской работе, исполнению обязанностей, связанных с официальными должностями о. Николая – казначея Свято-Сергиевского института и епархиального советника по каноническому праву, – а также экклезиологической работе и экуменической деятельности.


Примечательно, что в течение этих лет он, при всей своей загруженности, находил возможность публиковать многочисленные статьи, из которых немало вошло в книги “Церковь Духа Святого”, “Трапеза Господня” и в оставшийся незавершенным дополнительный том “Церкви Духа Святого” – “Границы Церкви”[4]. Неопубликованные наброски и заметки к лекциям содержат в сжатом виде последующие его книги. По рекомендации патриарха Афинагора о. Николай Афанасьев был назначен официальным экуменическим наблюдателем на II-й Ватиканский собор, и след его экклезиологической работы остался, в частности, в документе Lumen gentium, догматической конституции Церкви[5]. Будучи сторонником экуменизма и вместе с тем критикуя некоторые последствия экуменической деятельности, о. Николай засвидетельствовал формальное приостановление анафем XI ст., подписанное патриархом Афинагором и папой Павлом VI. Проболев несколько недель, о. Николай Афанасьев скончался 4 декабря 1966 года.


Нельзя сказать, что труды о. Николая Афанасьева были просто забыты после его смерти. Второй, переработанный вариант “Церкви Духа Святого” был опубликован посмертно, в 1971 году. Очевидно, его наследие продолжало жить в работах о. Александра Шмемана и о. Иоанна Мейендорфа. Шмеман совершил поворот к prima theologia, “литургическому богословию”, которое, не зацикливаясь на одних только подробностях истории богослужения, богослужебного чина, поставило своей целью охватить церковную жизнь в целом, усматривая в литургии источник и веры, и практической деятельности Церкви. Попытка о. Александра Шмемана реставрировать и тем самым реформировать литургическую жизнь Православной Церкви возымела огромное влияние. Дело не только в том, что народный язык заменил славянский или древнегреческий, а молитвы, особенно анафора, стали произноситься вслух. Теперь все собрание смогло произносить молитву, или, как многократно подчеркивал о. Николай Афанасьев, смогло вместе с предстоятелем служить литургию как крещеный, священнический, пророческий и царственный народ Божий. В дальнейшем оо. А. Шмеман и И. Мейендорф боролись за “местную церковь” и, что было столь решающим пунктом для о. Н. Афанасьева, стремились добиться автокефалии для собственного церковного тела в Америке, при конечной цели – создать здесь настоящую Поместную Церковь. Сколько бы их ни критиковали за непонимание смысла миссии, за преувеличения и невнимательное прочтение Афанасьева, пожалуй, лучшая попытка охватить различные формы сотрудничества с окружающими культурой и обществом была совершена как “Поместной Церковью” о. Н. Афанасьева – Парижским Экзархатом, так и Православной Церковью в Америке, созданной Шмеманом и Мейендорфом.


Итогом всей исследовательской работы о. Н. Афанасьева в области экклезиологии могла бы стать столь знакомая теперь всем фраза: “Церковь творит Евхаристию, Евхаристия творит Церковь”. Сейчас, многие годы спустя после принятия II-м Ватиканским собором догматической конституции Церкви Lumen gentium, в которой отразился подход Афанасьева (доверие ему засвидетельствовано в актах собора), мы считаем евхаристическую природу Церкви доказанной, так же как церковную природу Евхаристии; но прежде и Западная и Восточная Церкви смотрели на вещи иначе[6]. Под словом “Церковь” подразумевались тогда чаще всего каноны, иерархическая структура, формальная церковная организация, историческое и общественное учреждение. Гораздо чаще задавались вопросы об обязанностях, о том, кто может совершать то или иное действие. Это было дело правил, протокола, рубрик, которые, в свою очередь, зависели от уставов, сложившихся во внутренней общественной структуре. Для столь многих современников о. Н. Афанасьева “возвращение к истокам” было поворотом и к разуму, и к Церкви Отцов. Реформа была, таким образом, восстановлением Предания, и, коль скоро Предание живо, историческим обновлением. Идти вперед означало вернуться назад – к Писанию, к литургии и ее текстам, к живому опыту Церкви как общины, которая молится и служит Богу и ближнему.


Как показали книги “Церковь Духа Святого” и “Трапеза Господня”, в литургическом богословии царил индивидуализм, понимаемый как благочестие. Это благочестие сделало святое причащение редким событием, предваряемым трудной аскетической практикой “подготовки”, говения, как называется это по-русски. Если бы сделать срез в данном, 1950-м году, в данное воскресное утро, то в православных и греко-католических храмах к причастию могло пойти несколько человек, а мог не пойти и никто, а у англикан, лютеран, реформатов, вероятно, и вовсе не было евхаристических богослужений. Евхаристическая природа Церкви, церковная природа Евхаристии отнюдь не были главным в церковном сознании, и так продолжалось долгие годы.


Афанасьев не был одинок в своих стремлениях “вернуться к истокам” церковной жизни. Его попутчиками оказались ученые из экуменической группы ressourcement (возвращения к истокам), работы которых впоследствии легли в основу мышления II-го Ватиканского собора. В их числе были Жан Даниэлу, Ив Конгар, Оскар Кульман, Грегори Дикс, Бернар Ботт, И.-М. Дальмэ, М. Д. Шеню, Анри де Любак. Фотографии участников первых литургических недель в Свято-Сергиевском институте (учрежденных о. Николаем Афанасьевым и о. Киприаном (Керном)) свидетельствуют об экуменическом характере как “возвращения к истокам”, так и усилий в области литургического возрождения. Позднее на о. Н. Афанасьева ссылались многие выпускники Свято-Сергиевского института, например те же Шмеман и Мейендорф. Такие выдающиеся богословы, как Айдан Каванах, Ж.-М.-Ф. Тийяр, епископ Иларион (Алфеев), о. Борис Бобринский, признают весомость его вклада в науку[7]. Пол Бредшоу в своей работе также подтверждает тот факт, что произошел евхаристический поворот в экклезиологии[8]. Даже критики Афанасьева отмечают, что многим обязаны его первопроходческой работе[9]. Критиков же, полностью отвергающих его наследие, относительно немного[10].


Однако без критики, как и без недостатков, невозможно. Трудам Афанасьева уже более полувека. Первые его статьи появились еще ранее, в 30-е годы, но экклезиологический фокус его работ появился лишь в 40-е. Будучи отрезан от научных библиотек и от коллег своими настоятельскими обязанностями в Тунисе во время Второй мировой войны, Афанасьев завершил к 1948 году лишь первый вариант “Церкви Духа Святого”, защищенный им в том же году в качестве докторской диссертации. Многие главы из этой книги он напечатал в виде журнальных статей и продолжал публиковать таким образом части второго, дополнительного тома “Границы Церкви”. Но отдельной книгой “Церковь Духа Святого” была издана лишь в 1971 году на русском языке, а в 1975 году – во французском переводе.


Таким образом, рассматривать “Церковь Духа Святого” следует в научном контексте того времени, памятуя о том, что наука ушла вперед, что можно было бы принять во внимание и другие работы и даже несколько изменить перспективы. Может быть, Афанасьев искаженно интерпретирует “универсальную экклезиологию” Киприана: ведь Киприан свое описание местной Карфагенской церкви считал приложимым к Церкви Вселенской. Можно критиковать Афанасьева за шаткость некоторых заключений, усматривая, например, антиклерикализм в его неодобрительном отношении к возникновению духовенства как касты. Так или иначе, удивляет заносчивость некоторых западных, римо-католических критиков, причина которой, конечно же, заключается в децентрализованной, поместной экклезиологии афанасьевских очерков. Эта децентрализация все еще налицо в Восточных церквах, и она являет собою затруднение, если не проблему, для западных наблюдателей. Присоединимся ко критическому замечанию о. Иоанна Мейендорфа насчет отношения Афанасьева к Московскому собору 1917-18 гг.[11] Афанасьев отрицательно отнесся к тому, что на этом соборе были представители от низшего клира и мирян, равно как и к той значительной роли, которую эти делегаты сыграли на соборе. Так и кажется, что он ограничивает особые служения епископов, клириков и мирян непреступаемыми чертами, которыми незримо располосована вся история Церкви.


И все же, несмотря на те или иные замечания, непреходящее значение работ о. Николая, как представленной здесь, так и других, признается даже критиками. Появление книги “Церковь Духа Святого” в переводе вызовет, скорее всего, и критический анализ, и согласие с ее выводами. Например, в настоящее время среди православных (в том числе епископов) есть люди, не признающие соборной природы литургии и самой Церкви. Но если обратиться к эмпирической истории Церкви, трудно вообразить, как можно с научной точки зрения отрицать эту соборную природу, будь то Восток или Запад. Трудно отрицать устремление Московского собора к литургии, к Писанию, к творениям Отцов, а также деяниям других, более ранних соборов, и поместных, и вселенских.


Точно так же трудно отвергать евхаристическое устройство Церкви, на которое указывает о. Николай Афанасьев, ссылаясь при этом на многие источники: Послания Павла, Евангелия, творения Игнатия Антиохийского и Киприана Карфагенского, которого он считал сторонником “универсальной экклезиологии”, а еще – на Иоанна Златоуста, Августина, Дидахе, Иустина Мученика, наконец, на сами тексты литургии, как древние, так и употребляемые сегодня.


Наиболее часто ссылаются на работу о. Н. Афанасьева “Церковь, первенствующая в любви”, которая посвящена теме первенства Петрова престола среди церквей[12]. Она кратко излагает тему, которую автор глубже рассматривается в книге “Церковь Духа Святого”. Это – тщательное исследование евхаристической экклезиологии ранних церквей. Работа, столь часто укоряемая за сосредоточенность исключительно на Евхаристии, фактически начинается с события, происходящего при крещении и миропомазании каждого члена Церкви, а именно с его посвящения в священники, пророки и цари. Вопреки позднему богословию, разделяющему Церковь на духовенство и мирян по признаку посвященности, о. Н. Афанасьев рассматривает тексты крещального чина как рукоположение, а Евхаристию – как доказательство того, что все христиане призваны к священнослужению. Не только епископы, пресвитеры и диаконы, но весь народ Божий служит Евхаристию. На то обстоятельство, что Евхаристия служится всеми, указывает множественное число в молитвах. Точно так же некоторые молитвы при рукоположении, а также свидетельства таких отцов, как Игнатий Антиохийский и Ириней Лионский, показывают, как выделилось епископское служение из служения первого пресвитера. Если Евхаристия не может служиться без предстоятелей и остального собрания, значит, и прихожане призваны к служению. При крещении и миропомазании все были посвящены на служение Богу в Евхаристии. Кроме того, все призваны к служению в Церкви и в миру, а характер служения зависит от места (topos) в собрании.


По Афанасьеву, главным в жизни ранней Церкви было постоянное присутствие и действие Святого Духа: “Где Дух, там Церковь и вся благодать”. Будучи историком, Афанасьев настойчиво обличает богословов за невнимание к божественности природы Церкви и ее деятельности. Он также обличает как уклонившихся в несторианство тех, кто видит в структуре и деятельности Церкви лишь духовное начало. Афанасьев подчеркивает общинное устройство Церкви, которая не есть лишь сумма всех ее членов. Вместе с Дюркхаймом он признает, что, будучи коллективом, Церковь есть sui generis[13] общественная реальность. В Церкви никто и никогда не действует в одиночку, но “всегда и везде вместе” с другими, epi to auto, как называют это Деяния Апостолов. Главное в видении о. Николая – царственное священство всех крещеных. О. Михаил Евдокимов рассказывал, как за воскресными беседами о. Николай не раз беседовал о работе с богословом-мирянином Павлом Евдокимовым, отцом рассказчика, который, как и Афанасьев, преподавал в Свято-Сергиевском институте. Возможно, из этих бесед Павел Евдокимов воспринял идею о всеобщем священстве крещеных. Взгляд о. Н. Афанасьева на экклезиологию можно охарактеризовать как пневматологический, ибо, коль скоро Церковь есть, прежде всего, евхаристическое собрание, то от всех других учреждений ее отличает присутствие и дары Святого Духа. Высший дар Святого Духа – это, по Афанасьеву, “власть любви”, как можно прочесть в последней главе “Церкви Духа Святого”. В ранней Церкви правила любовь Духа, а не законы, не клерикальная элита или политики. Однако это благодатное сознание священного членства и евхаристической общинности удержалось недолго. Афанасьев тщательно прослеживает, как утвердилось в Церкви господство закона и власть касты клириков.


Другой пункт, на котором делает ударение о. Н. Афанасьев, состоит в том, что Церковь есть, прежде всего, местная община, которая служит Евхаристию и с этого начинает свое дальнейшее служение миру. “Местная церковь” не есть изолированное, замкнутое единство, напротив, она – “Церковь Божия во Христе”. Единственной Церковью, которую знали первые века христианства, была “местная церковь” данного семейства или города. Было несомненно, что эта “местная церковь” обладает всей полнотой Церкви. Однако, вопреки своим критикам, Афанасьев настаивает на том, что церковь может быть Церковью лишь в общении со всеми остальными церквами. Это можно выразить формулой: 1+1+1=1. Объединение множества местных церквей не составляет церкви большей, чем каждая из них в отдельности. Стало быть, нельзя обвинять Афанасьева в том, что он сводит Церковь к малым воплощениям. Конечно, современный нам “приход” мог быть “местной церковью” в раннехристианском понимании. Однако сегодня невозможно просто так уравнять приход с “местной церковью”, о которой говорит Афанасьев, и противопоставить ее благочинию, епархии, Поместной Церкви или Церкви Соборной и Вселенской.


Афанасьевское исследование ранней Церкви и применение им тех же методов для рассмотрения Церкви современной остаются актуальными для нас и ныне, спустя почти полстолетия. И Восточной, и Западной Церкви грозит равнодушие извне, экстремизм и отчаяние – изнутри. Замечательна аналитическая мысль о. Николая Афанасьева, в частности, его критика легализма и клерикализма в Церкви, хотя его голоса не расслышала до конца протестантская, католическая, православная богословская наука за своими дебатами. Его видение укоренено в Хлебе и Чаше Священной Трапезы, в собранной вокруг нее духоносной общине[14]. Он заканчивает предисловие к своей работе почти так же, как заканчивал многие свои книги его учитель о. Сергий Булгаков: именем Того, Кто был и есть и грядет, Господа Иисуса Христа. Голос о. Николая Афанасьева заслуживает того, чтобы быть услышанным.


Священник Михаил Плекон


Baruch College of the City University of New York


St. Gregory the Theologian Orthodox Church, Wappingers Falls, New York


Опубликовано в качестве послесловия к книге: Афанасьев Н., прот. Церковь Духа Святого. К.: Центр православной книги, 2005.





[1] Alexander Schmemann. St Vladimir’s Seminary Quarterly, 1966, 10, 4. P. 209. Воздействие сочинений и учения о. Н. Афанасьева на о. А. Шмемана дает себя знать во всех работах последнего и переходит на о. И. Мейендорфа. См., напр.: The Eucharist: Sacrament of the Kingdom. Trans. Paul Kachur (Crestwwod NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1988), где имя о. Н. Афанасьева упоминается на с. 14, 17, 19, а также на с. 242-244.



[2] The Journals of Father Alexander Schmemann 1973-1983. Ed. & trans. Juliana Schmemann. Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 2000.



[3] Биографические очерки об о. Н. Афанасьеве, написанные его супругой Мариамной, послужили источником для статьи “Как сложилась “Церковь Духа Святого”” в книгах “Церковь Духа Святого” (Париж: YMCA-Press, 1971) и “L’Église du Saint-Esprit”, trans. Marianne Drobot, Paris: Cerf, 1975, и “Nicolas Afanasieff – essai de biographie”, Contacts, 66, II, 1969, p. 99-111. Солидное собрание материалов об о. Н. Афанасьеве, принадлежащее Андрею Платонову, см. по электронному адресу: http://www.golubinski.ru/academia/afanasieffnew.htm. См. также мою работу Living Icons: Persons of Faith in the Eastern Church (University of Notre Dame Press, 2002, 2004), p. 149-177.



[4] См. беседу с Мариамной Афанасьевой в книге L’Église du Saint-Esprit, p. 20-21, а также записки об о. Н. Афанасьеве “L’Église de Dieu dans le Christ”, La pensée orthodoxe 13, 2, 1968, p. 1-38.



[5] См. Aidan Nichols, O. P. Theology in the Russian Diaspora: Church, Fathers, Eucharist in Nikolai Afanas’ev. Cambridge University Press, 1989. P. 253, 270. Ссылка на Acta Synodalia Sacrosancti Concilii Oecumenici Vaticani Secundi (Vatican City, 1971), vol. I, pt. 4, 87, note 2; vol. II, pt. 1, 251, note 27; vol. 3, pt. 1, 254.



[6] См., напр., The Catechism of The Catholic Church, (NY: Doubleday/ Image, 1995), пункты 1118, 1166-67, 1343, 1396, 1407, 2177.



[7] См. Aidan Kavanagh. On Liturgical Theology. Collegeville, MN: Pueblo/Liturgical Press, 1984. J. M.-R. Tillard. Church of Churches; Flesh of the Church, Flesh of Christ. Collegeville, MN: Michael Glazier/Pueblo/Liturgical Press, 1992, 2001. Hilarion Alfeyev. Orthodox Theology on the Threshold of the 21st century; а также Boris Bobrinskoy. The Holy Spirit in 20th Century Russian Theology. The Ecumenical Review, 52, July 2000.



[8] Eucharistic Origins, Oxford University Press, 2004.



[9] В число его критиков входят также митрополит Иоанн (Зизиулас), епископ Каллист (Уэр), Айдан Николас, Петер Планк, Т. Камелот, Пол Мак-Партлен и Джон Эриксон. См. также Joseph G. Aryankalayil. Local Church and Church Universal: Towards a Convergence between East and West: A Study on the Theology of the Local Church according to N. Afanasiev and J. M.-R. Tillard with Special Reference to Some of the Contemporary Catholic and Orthodox Theologians. Louvain, 2004.



[10] Исключение составляют Люциан Турческу, Думитру Станилоае. Tradition and Modernity in Theology. Iasi/Oxford: Center for Romanian Studies, 2002; особенно “Eucharistic ecclesiology or Open Sobornicity, p. 83-103.



[11] Hierarchy and Laity in the Orthodox Church. Вестник РХД. Paris, 1955. No. 39, p. 36-45.



[12] The Primacy of Peter. Ed. John Meyendorff. Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1992. P. 91-143.



[13] “Своего рода” (лат.). – Пер.



[14] См. также смелое приложение о. Н. Афанасьевым его экклезиологической перспективы к источникам восстановления единства между Церквами в его эссе “Una sancta” и “The Eucharist: The Principal Link between the Catholics and the Orthodox”, in Tradition Alive: On the Church and the Christian Life in Our Time-Readings from the Eastern Church, ed. Michael Plekon, (Lanham MD: Sheed & Ward/Rowman & Littlefield, 2003), p. 3-30, 47-49.

Залишити відповідь